Род Голенищевых- Кутузовых внесен в 6-ю часть Родословной книги Новго-родской, Псковской, Тверской и Рязанской губерний. Печетово, Шубино, Сельцы – тверские деревни этого именитого рода.
Однако та ветвь, к которой относится Арсений Аркадьевич Голенищев-Кутузов, часто бывает обойдена вниманием.
|
Павел Васильевич Голенищев-Кутузов |
Это связано с ролью в истории России деда поэта – Павла Васильевича Голенищева-Кутузова (1773-1843). Как свидетельствует «Русский биографический словарь», он был заслужен-ным и талантливым военноначальником, участвовавшем в русско-турецкой войне 1806-1807 гг. и в Отечественной войне 1812 г., занимал высокие посты и в мирные годы. Так в 1823 г. П.В. Голенищев-Кутузов был назначен Глав-ным директором Пажского и кадетских корпусов, Александровского лицея. В 1825 г., в день смерти М.А. Милорадовича, П.В. Голенищев-Кутузов был назначен генерал-губернатором Санкт-Петербурга. |
Согласно своему положению, он стал членом «тайного комитета», учрежденного 17 декабря 1825 г. для следствия по делу декабристов, а в июле 1826 г. руководил их казнью. Этот факт биографии сильно повлиял на историческую репутацию П.В. Голенищева-Кутузова, поэтому большинство серьезных энциклопедических источников до недавнего времени обходили его имя молчанием. В тени оказался и другой биографический эпизод, относящийся к началу жизненного пути Павла Васильевича – его участие в заговоре против Павла I. Мрачная тень двух этих событий до сих пор витает над именем Павла Васильевича и одним из его имений - селом Шубиным. Даже сейчас среди старожилов бытуют слухи, что храм, построенный им в честь Дмитрия Салунского, неспроста имеет черный, уникальный для православного храма, цвет куполов. Считается, что цвет много раз пытались покрасить, но все предпринятые попытки не увенчались успехом: каждый раз через короткий промежуток времени купола снова оказываются черными. Первое объяснение гласит, что купола почернели после ранней смерти любимой жены П.В. Голенищева-Кутузова, по которой он долгое время скорбел. Другое объяснение таково: Бог пометил этим знаком храм, построенный великим грешником.
Сын Павла Васильевича, Аркадий Павлович, тайный советник, статс-секретарь Его Императорского Величества, сенатор и товарищ министра царства Польского, прожил недолгую жизнь: он умер от холеры в 1859 г. Известно, что он был человеком совсем другого склада, чем его отец: увлекался музыкой и даже был дружен с композитором М. Глинкой.
|
Средний сын Аркадия Павловича Голенищева - Арсений Аркадьевич был не только обер-гофмаршалом, заведующим канцелярии и секретарем императрицы Марии Федоровны, он еще и талантливым поэтом, широко известным в России на рубеже XIX-XX вв.
|
 |
В своих незаконченных автобиографических записках А.А. Голенищев-Кутузов писал: «Я родился 26 мая 1848 года, то есть в 49 годовщину рождения Пушкина и в самый день смерти Белинского. Таким образом, согласно учению астрологов и древних составителей гороскопов, веривших в таинственную связь между временем появления человека на свет и дальнейшей его судьбой, я с рождения был для литературной деятельности».
Как пишет один из немногочисленных исследователей творчества Голенищева-Кутузова – Н. Зверев, поэт начал писать стихи в пятом классе гимназии, и каждую строфу своих первых литературных опытов сверял по Пушкину. Будучи человеком довольно застенчивым и ранимым, он долго не решался выставить свои стихи даже на суд очень близких ему людей. На протяжении всей своей жизни, Голенищев-Кутузов очень критично относился к своему творчеству и тщательно отделывал каждое свое стихотворение, прежде чем отдать его в печать. «Вообще мне всегда ужасно как-то стыдно и совестно делается, когда моим писаниям придают значение. Я так ясно чувствую ничтожество моих литературных работ, которым не могу, по стечению разных обстоятельств, предаться вполне, что всякое проявление внимания к этим работам меня более смущает, нежели радует. Вообще я искренне завидую тем, которые
Вдалеке от всех житейских зол,
Как род людей первоначальный,
предаются излюбленному делу и посвящают ему все силы и все свое время. Но для этого надо обладать большой силой воли и олимпийским спокойствием, которое позволило бы смотреть свысока и равнодушно на все, что твориться вокруг, - на так называемую «злобу дня». После смерти поэта не осталось черновиков, так как он сам перед смертью просил жену сжечь все черновики и наброски, дабы они не стали достоянием гласности, что она и исполнила.
Голенищев начал печататься с 1869 г., но пик его читательской популярности пришёлся на 1880-е гг., когда выходят лучшие его произведения и он становится известен читателям. Поэт привлек внимание критиков, воспринимавших его как продолжателя пушкинской линии, хранителя устоев «золотого века» русской литературы.
Эстетика Голенищева действительно развивалась в русле пушкинской традиции. В своей статье «Нашествие варваров на русскую литературу» Голенищев-Кутузов называл себя одним из немногих современных представителей «чистого искусства», полагавших, что сиюминутные интересы преходящи, а красота, добро и правда вечны, и только они достойны быть предметом истиной поэзии. Именно в этом направлении, по мнению Голенищева, развивалась после Пушкина русская литература. Но её стройное и правильное течение было нарушено в 1860-е гг. приходом варваров- нигилистов, отвергших эстетические критерии, не заботящихся о красоте слова и стремящихся «сделать переворот в умах». Такой утилитарный подход претил Голенищеву, хотя в ранней молодости, в период дружбы с М.П. Мусоргским, он и сам не-которое время считал, что сфера искусства не должна ограничиваться одним прекрасным. В этот период, полагая, что читателя надо воспитывать на жиненных примерах, Голенищев искал новые темы и образы, но впоследствии сам называл эти увлечения ребячеством. Идеи того эстетического направления, к которому принадлежал Голенищев, выразил Вл.С. Соловьев в статье «Значение поэзии в стихотворениях Пушкина»: «Поэзия может и должна служить делу истины и добра на земле, но только по-своему, только своею красотой и ничем другим…»
Взгляд Голенищева на поэта и поэзию можно назвать традиционно-романтическим. Настоящий поэт, по его мнению, - это всегда «избранник», «светильник Божий», который умеет читать в самой глубине сердец и властвовать над толпой. Он должен «будить правые надежды» и «карать лживые мечты», «смирять злые бури страстей» и «от праха к небу манить взор». Такими поэтами, «глашатаями истины, добра и красоты» он считал А.С. Пушкина, В.А. Жуковского и своих старших товарищей-учителей: А.Н. Майкова, А.А. Фета, Я.П. Полонского, А.Н. Апухтина. Он полагал, что поэт должен упорно трудиться, посвящая всё своё время, все свои мысли и силы литературе. Так же строго Голенищев относился к своему читателю. Он ориентировался на эстетически развитого, посвящённого, «избранного» читателя, писал «не для публики вообще, а для публики в особенности», так как полагал, что толпа не в состоянии верно оценить поэзию, и поэтому её надо воспиты-вать: «Надо долбить людям движения и роста искусства ради!» К толпе, по мнению Голенищева, зачастую примыкали и недобросовестные критики, не дающие себе труда непредвзято и серьёзно отнестись к литераторам, особенно к новичкам. Но мнение единомышленников было очень ценно для Голенищева, и их замечания он принимал безоговорочно и смиренно.
Несмотря на то, что поэт родился в Царском Селе, а зимой обычно жил в Петербурге или Москве, именно тверские усадебные мотивы являются очень важными для творчества Голенищева. Это замечают немногочисленные исследователи творчества поэта, это легко просматривается в стихотворениях и незавершенных автобиографических записках, где Голенищев подчёркивает огромное значение тверского для всей своей жизни.
Предки Голенищева-Кутузова жили в селе Шубине, которое располагалось в Корчевском уезде Тверской губернии (сейчас Кимрский район). Ее в 1806 г. купил и отстроил дед Голенищева, Павел Васильевич. Здесь поэт с самого раннего возраста проводил каждое лето, с барским домом были связаны его первые воспоминания, а приятельские отношения со своими сверстниками-крестьянами, как пишет Н. Зверев, он пронес через всю жизнь.
Основываясь на «Историко-археологическом и статистическом описании прихода и церкви с. Печетово», написанном священником И. Казанским в 1920-е гг., усадьба ко второй половине XIX в. была достаточно обширна: большой помещичий дом состоял из двух двухэтажных частей, соединенных келондой (большое здание с высокими стеклянными дверями), в саду были посажены редкие в нашей полосе деревья: кедр, лиственница, пихта. Существовал и зимний сад с тропическими растениями. Именно такой запомнил и полюбил усадьбу А.А. Голенищев-Кутузов.
В 1877 г. поэт с женой Ольгой Андреевной (в девичестве Гулевич) переезжает в Шубино. По словам Н.Зверева, двадцатилетний поэт, женатый к тому времени меньше года, совершенно не собирался покидать Петербург, где у него сложился тесный круг друзей-единомышленников - литераторов и музыкантов (В их числе были Мусоргский, Стасов и др.), с которыми Арсений Аркадьевич плодотворно сотрудничал. Но в начале 1877 г. Голенищев-Кутузов узнал о том, что любимое имение, которое с самого детства он ощущал буквально частью себя, назначено к продаже за долги его брата. Молодая семья решает во что бы то ни стало выкупить имение; из-за чего они были вынуждены за-лезть в долги и расстаться с петербургской жизнью. Защита своего «гнезда» осознавалась поэтом как узловое событие в его тогдашней жизни.
Для Голенищева потерять имение было немыслимо, так как только там он погружался в детство, возвращаясь туда каждое лето, к своим истокам, там он искал убежища от житейских бурь на протяжении всей своей жизни:
Есть одиночество в глуши,
Вдали людей, вблизи природы, -
Полно задумчивой свободы,
Оно целебно для души.
С 1877 по 1882 гг., пока материальное положение семьи не поправилось, Голенищевы-Кутузовы практически постоянно жили в Шубине.
А.А. Голенищев некоторое время был Корчевским предводителем дворянства и председателем съезда мировых судей. Несмотря на то, что имение досталось ему в расстроенном состоянии, фактически в хозяйственные дела он не входил, всем распоряжалась его жена. Основное внимание Голенищев уделял творчеству, и именно ко времени пребывания в селе Шубино исследователи относят творческий взлёт поэта. Тихая, уединённая жизнь вдохновила его на создание лучших произведений: поэм «Старые речи», «Сказка ночи», «Дед простил», «Рассвет», драматической хроники «Смута» и множества стихотворений. Однако, не только произведения этого периода дают нам возможность говорить о важности тверского локуса для поэта. Значимость усадьбы для творчества Голенищева-Кутузова мы можем легко про-следить, начиная с самых ранних произведений и заканчивая наиболее поздними. Мотив возвращения в имение является одним из главных в его творчестве. Ежегодные посещения Шубина мыслились Голенищевым-Кутузовым как новое рождение, как вливание свежей крови, дающее силы, чтобы жить дальше:
Покинем, милая, шумящий круг столицы
Пора в родимый край, пора в лесную глушь!
Ты слышишь? – нас зовут на волю из темницы
Весны победный шум и пенье птиц...
Художественное время и пространство в стихотворениях Голенищева-Кутузова представлено устойчивой оппозицией столицы и усадьбы.
В стихах Голенищева город чаще всего выступает как «чужое». Специфика пространства Петербурга в его замкнутости. Чаще всего город сравнивается с темницей или вертепом, наполненным шумной и бездумной толпой, проповедующей «чуждое добро», то есть неприемлемые для лирического героя идеи западной цивилизации. Обессмысленное, пронизанное суетностью и неискренностью - пространство столицы выступает как враждебное:
…В нем гибнут чувства и мечты.
Кругом холодное, чужое,
Бушует море суеты;
Шумит толпа, конца нет бою
Ее слепых, безумных волн.
Напрасно к пристани, к покою,
Стремится сердца утлый челн.
Лирический герой не может слиться с этим пространством, он пытается вырваться из тисков толпы и чувствует себя одиноким скитальцем, стремящимся найти пристанище в глуши, в усадьбе, где можно обрести желанный душевный покой.
Близким, «своим» пространством в большинстве стихотворений Голенищева-Кутузова выступает родная усадьба. Время здесь протекает по своим законам, контрастно «суетному» столичному времени. Оно как будто замедляет свой бег, и чаще всего лирический герой это приветствует: «Пламя чистое искусства гаснет в бездне суеты», а здесь, в усадьбе, к нему чаще приходит вдохновение. Но иногда такое замедление жизни ощущается как застой, пугает его:
Давно бы мне пора стряхнуть дремоту,
Пора б давно покинуть сельский кров.
Но, с замедлением времени ярче проявляется вся глубина бытия. Жизнь в усадьбе – это нечто надвременное, вечное и гармоничное, в ней проступает вся забытая «настоящесть» обычных предметов. Так садовая роза, штампованный лирический символ, в стихотворении «Дай на тебя наглядеться мне...» приобретает свою первозданную смысловую чистоту, и чувства, пробуждаемые ею, свежи, как будто прошлые невзгоды не оставили следа в душе:
Здесь, вдалеке от людей, вдалеке от их дел и искусства,
Будишь ты в сердце какие-то прежние свежие чувства,
Будишь какой-то давно позабытый восторг благодатный,
Отзвук исчезнувшей юности, память любви невозвратной.
По контрасту со столичным пространством описано и пространство усадьбы, где лирический герой осознаёт себя частью природы. Здесь он обретает утраченную свежесть чувств, здесь у него появляется достаточно времени, чтобы подумать о вечном, оглянуться назад и заново оценить свои поступки.
Само усадебное пространство понимается как свободное и открытое. Леса, холмы, долины, нивы и рощи – это воплощение простора. «Родимый край» в поэзии Голенищева-Кутузова предстаёт как живое существо, в отличие от мёртвого города. Природа может соскучиться, ожидая лирического героя, может разрушить привычную столичную жизнь, как «чертоги и чары злой Наины». Там, утомясь разлукой, гудит ветер, там сердятся и волнуются дремучие дубравы.
Пространство «малой родины» у Голенищева-Кутузова неоднородно. Оно дробится на множество особых мелких локусов, каждый из которых несет свою эмоциональную нагрузку. Так локус родного дома тесно связан в со-знании автора с древней историей, с гордостью «славной старины». В своих стихотворениях, посвящённых дому, поэт вписывает свою жизнь как звено в целую цепь событий русской истории, тянущийся из глубины веков. Он гордился предками и считал себя продолжением тех «отчизны лучших сынов», которые уже ушли и погребены в «безвременной могиле».
Описание прошлого и настоящего родового гнезда поэт строит на контрасте (славное прошлое - золотой век / убогое настоящее): раньше в доме царила жизнь, сейчас здесь царит запустение.
…заглохшие, забытые, немые
Усадьбы барские – жилища родовые
Тех, сильных некогда, но в смуте новых дней
Разбредшихся теперь распуганных семей.
Дом стар, угрюм, бесстрастен и суров, может быть, потому что он предчувствует тёмное и загадочное грядущее. Усадьба спит зачарованным сном, и поэтому кажется, что все главные события здесь уже произошли, а лирическому герою остаётся только вспоминать и анализировать ушедшее.
Дом – это гнездо, в котором «чужбины тяжкая, холодная истома спадает...с души». Он не является оппозицией природе. Покой, и вдохновение хозяина охраняет сама природа:
Да, я в плену! Волшебница зима
Все замела тропинки и дороги,
Воздвигла в круг кристальные чертоги,
И у ворот, как страж, стоит сама.
Но это совсем не столичный плен темницы, это тирания со стороны любящего существа, тоскующего в разлуке.
Приём антропомизации использует Голенищев-Кутузов и при описании леса. Лес – это тоже живое существо – добрый старик, с радостью заметивший приезд своего старого друга, которому он ещё в детстве нашёптывал сказки и навевал грёзы, согревающие поэта до сих пор «в злые дни печали». А в старой берёзовой чаще живёт дух «прадед-домовой, селения строитель, погибшего гнезда исконный властелин», который жалуется лирическому герою на разрушение и запустение, постигшее его род и его обитель.
Одушевлён и сад. Сад понимается поэтом как обязательное, сопутствующее дому пространство. Он, как и дом, стар и запущен, дик и хмур, но только в нём просыпается свежесть чувств и «вкус» исчезнувшей юности.
Дорога домой тоже осознаётся Голенищевым-Кутузовым как художественный локус, имеющий свою эмоциональную окраску. Дорога является связующим звеном и, одновременно, границей между столицей и деревней. До-рога – это переход из одного времени - пространства в другое: из суетно-замкнутого в замедленно-открытое. Поэт, проходя эту границу, смотрит на всё окружающее с позиции наблюдателя, не включённого ещё в это изменяющееся пространство и в это изменяющееся в данный момент время, но стремящегося понять и принять смысл всех деталей и подробностей. «Знакомая картина холодной родины», но в то же время она уже слегка смазана, слегка подзабыта во время жизни в другом пространстве. К ней надо привыкнуть заново, вжиться в неё, переключить себя на другой ритм.
Одним из первых ценителей поэзии Голенищева-Кутузова был его близкий друг, композитор М.П. Мусоргский. В 1873 г. он писал В.В. Стасову: «После Пушкина и Лермонтова я не встречал того, что встретил в Кутузове. В Кутузове, почти везде, брыжжет искренностью, почти везде нюхается свежесть хорошего, теплого утра, при технике бесподобной, ему прирожденной». Известно, что на стихи Голенищева-Кутузова Мусоргский создал два музыкальных цикла - «Без солнца» и «Песни и пляски смерти». По-видимому, сам по-эт вполне доверял оценкам друга. В письме к А.А. Катенину в 1875 г. он пишет: «…его мнение (Мусоргского) что-нибудь да стоит. Во-первых, у него вкуса бездна, а во-вторых, он никогда не льстит и скорее скажет меньше, чем больше».
Как мы отмечали выше, важным для Голенищева-Кутузова было и мнение его старших товарищей-литераторов. Одним из своих учителей он считал А.Н.Майкова. По свидетельству С.Д. Шереметева, одного из друзей поэта, отношения учителя и ученика были теплыми и дружескими. Майков смотрел на Голенищева-Кутузова «с каким-то оттенком умиления», а Голенищев-Кутузов, в свою очередь, считал Майкова прямым наследником Пушкина. Но при всей симпатии к Голенищеву-Кутузову Майков, по-видимому, не считал его до конца «своим». Наиболее полная характеристика творчества А.А. Голенищева-Кутузова дана в одной из неопубликованных при жизни Майкова заметок: «Кутузов перешел в школу Пушкина. Но еще ему мешает тургеневский элемент, то есть поэтическое Тургенева в прозе. Он эту поэтическую прозу ввел в стихи, оттого растянутость, мелочность, подробность и прозаизм». Эта же мысль отражена в единственном стихотворении А. Майкова, посвященном Голенищеву-Кутузову:
Стихов мне дайте, граф, стихов:
Нетленных образов и вечных,
В волшебстве звуков и цветов
И горизонтов бесконечных.
Чтоб, взволновав, мне дали мир,
Чтоб я и плакал и смеялся,
И вместе – старый ювелир –
Их обработкой любовался…
О «прозаизме» стихов Голенищева-Кутузова говорил еще один из его современников – В.С.Соловьев в статье «Буддийские настроения в поэзии»: «Трезвость и ясность мысли никак не должна доходить у поэта до прозаизмов». Далее он разбирает замеченные огрехи формы: частые неточные и бедные рифмы, отсутствие сжатости, краткости, «сосредоточенной силы и широкого размаха». Нарекания Соловьева вызывает и сам взгляд поэта на мир – пессимистичный, безнадежный, не находящий выхода ни в чем, кроме смерти. Такой взгляд Соловьев называет буддийским и противоречащим религии воскрешения – христианству. Тем не менее, Соловьев подчеркивает большую литературную значимость Голенищева-Кутузова. Он считает, что «более, чем у кого-либо, в его стихотворениях слышится какое-то пушкинское веяние. Но в поэзии Пушкина и Голенищева-Кутузова, кроме разницы в силе и размахе, существует разница в тоне и настроении. У Пушкина тон бодрый, радостный и уверенный, у гр. Кутузова, напротив, тон минорный, настроение безнадежное, он поэт смерти и нирваны…»
О своем пессимистическом взгляде на мир писал и сам Голенищев-Кутузов в письме к Шереметеву в 1902г.: «Жизненной бодрости Пушкина я всегда завидовал. Истинное художественное творчество возможно только при условии любви к жизни, при вере в торжество добрых начал. Когда эта любовь, эта вера потеряны, - остается только молчать».
Тот мир, где родился и вырос ты, и жил,
Любил, надеялся, страдал и счастлив был, -
Всё это мертвецы, всё это приведенья!
И посреди могил, обломков и руин,
Косою времени случайно пощаженный,
В своё минувшее душою погруженный,
Как приведенье сам, блуждаешь ты один!
Так пишет о себе А.А. Голенищев-Кутузов в последние годы своей жизни. Эти стихи стали эпиграфом к четырехтомному собранию сочинений поэта, из-данному уже после его смерти, но они могут быть эпиграфом и к последним годам жизни поэта. Голенищев-Кутузов очень рано почувствовал, что мир русской усадьбы, к которому он с детства привык, в рамках которого он рос и развивался, неотвратимо разрушается. «Но каково нам, выросшим в преданиях и заветах родной земли, и помнящих ее мощь и славу, быть бессильны-ми свидетелями ее разрушения! Всю тяжесть и ужас такого горя нельзя выра-зить словами» - писал Голенищев-Кутузов. Дух позитивизма, материализма и нигилизма, воцарившийся на Западе и в России, был чужд ему. Отсюда, несомненно, тот пессимизм творчества Голенищева-Кутузова, который нельзя не заметить.
|
|
Церковь Дмитрия Солунского в Печетово. Из проекта «Музыка в затерянных храмах» |
